—
подмосковная готика
И они ушли.
* * *
Влад явно маялся дурью. Он прохаживался из угла в угол, фальшиво бубня под нос какую-то песенку, пинал невесть как оказавшиеся на полу сосновые шишки, потом вдруг присаживался на стоящий посередине комнаты стул, потом снова вскакивал… Собственно, он-то меня и разбудил.
Я привстал с дивана, надел стоящие рядом ботинки и оглядел себя. Нормально, даже одежда не сильно помялась.
— Здорово, Вован! — Влад широко улыбнулся и развёл руки, словно намеревался меня обнять. —
У тебя курить есть?
— Слушай, мне каждый день напоминать тебе, что я не курю уже несколько месяцев?
— Уууууууууу, — разочарованно протянул Влад, но почти сразу опомнился. — Выпьешь? — он указал на стоящую на столе бутылку водки, в которой оставалось чуть меньше половины содержимого.
— Нет. Придётся тебе завтракать в одиночестве.
— Ну и зря, — снова осклабился Влад. По тому, как весело блестели его глаза, я понял, что он уже успел изрядно поддать. Для него это было нормально, он всегда рано начинал. Вот и сейчас он решительно направился к столу. Мне, надо сказать, совсем не хотелось смотреть, как он пьёт.
Входная дверь была открыта, и я вышел с террасы на деревянное крыльцо. Передо мной раскинулся обильно заросший сорняками сад, причём сорная трава выросла настолько высокой, что местами полностью загораживала окружавший участок деревянный штакетник. А за штакетником через узкую просёлочную дорогу сразу же начинался лес, который тянулся во все стороны настолько далеко, насколько хватало глаз. Небо над головой было полностью затянуто серым — наверное, скоро пойдёт дождь. Ветра не было — казалось, не шевелится ни одна травинка, не дрожит ни одна ветка. Тишина была полной, словно кто-то просто выключил в этом месте звук.
Я спустился с крыльца и потянулся, хрустнув суставами. Нужно было искать сортир, но мне было лень, и поэтому я просто сделал несколько шагов направо, где росла более высокая трава.
— Ссышь, скотина? — Влад снова смеялся искренне, как ребёнок, заставший товарища за каким-то занятием, которое считается не столько постыдным или непристойным, сколько просто глупым.
— Хочешь мне помочь?
Влад опять заржал — похоже, сегодня его веселило ну ровным счётом всё. Делая своё дело, я слышал, как он сходит с крыльца и приближается ко мне.
— Прекрасный сегодня день, Вован. И дождя не будет. Ты точно не хочешь выпить? — и он протянул мне вынутую из-за спины бутылку — на сей раз это был портвейн.
Я поморщился.
— Ты не озверел с утра водяру с этим шмурдяком мешать?
— Не смей так говорить! — Влад шутливо изобразил возмущение, — прекрасный продукт, живительный!
— Давай лучше пройдёмся.
— И куда пойдём?
— Да хоть вокруг дома.
За домом обнаружилось некое подобие сарая и туалет — тот самый, который я отказался искать. Обе постройки фактически вплотную примыкали к изгороди, за которой, опять же, сразу начинался лес. Огромные ели уходили высоко вверх, их тяжёлые нижние ветки нависали прямо над забором. Казалось, лес вознамерился со временем по-тихому снести изгородь и постепенно захватить весь участок. Деревья стояли очень плотно друг к другу — настоящая чёрная стена, от которой тянуло сыростью и мглой.
— Первобытная дикость вокруг, — отметил Влад, когда мы вновь вышли к фасаду дома — небольшой двухэтажной дачной постройки, стены которой были выкрашены в серый цвет, а окна обрамлены белыми наличниками. — Это поражает воображение, — добавил он, отхлебнув из горлышка.
— Да, вижу, ты намерен поразить его как можно сильнее и быстрее.
— Ну хорош уже, — Влад слегка нахмурился, казалось, он был готов выпасть из своего благодушия. — Тебе бы, кстати, тоже не помешало, — сказал он, указывая на бутылку.
— Это по какому случаю?
— Для здоровья. Ты же с бодуна.
Тут я ощутил нечто, заставившее меня отнестись к происходящему несколько более серьёзно. Я вдруг отчётливо понял, что, вопреки всей логике ситуации, не ощущаю ни малейших признаков похмелья. Это казалось тем более странным, что я крайне смутно помнил подробности вчерашнего вечера (а, призадумавшись ненадолго, я понял, что не помню их вообще), и, следовательно, накануне я нахерачился в полный умат. Более того, мы ведь были здесь явно не первый день, и, соответственно, последствия всех прошлых посиделок должны были суммироваться, предъявив мне крайне неприятный счёт за потреблённое сомнительное удовольствие и убитое время — по идее, я должен был сейчас валяться пластом и стонать, требуя пива. Однако я чувствовал себя совершенно нормально — настолько нормально, что это начинало меня тревожить. Не нравилось мне и то, что я абсолютно не помнил, сколько дней мы здесь провели.
— Влад, сколько мы уже тут торчим?
— Пять дней, — уверенно ответил Влад, прихлёбывая своё пойло. — Хреново без курева, однако.
— Точно пять? — на всякий случай спросил я.
— Пять, три, восемь, — так же твёрдо отчеканил он.
То, что мы оба не знали ответа на простейший вопрос, было почти что в порядке вещей. Неприятно было другое — то, что из-под этого вопроса вылезали ещё и другие, всё больше и больше, а ясности отнюдь не прибавлялось. О некоторых предметах думать и вовсе не хотелось — например, я усиленно пытался прогнать от себя осознание того, что совершенно не помню не только когда, но и как мы вообще здесь оказались. И при этом я почему-то был уверен, что и Влад ничего об этом не знает — настолько уверен, что я даже спрашивать его не стал. Мне стало не по себе. Как будто я случайно приподнял край занавеса, обычно надёжно защищающего человеческое сознание от всякой непонятной мути, и нащупал за ним нечто такое, к чему лучше было бы не прикасаться вообще никогда.
— А правда, дай-ка мне выпить, — сказал я.
Портвейн и впрямь был качественный — судя по этикетке, недавний массандровский урожай. Стараясь унять нервозность, я сделал несколько больших глотков, чувствуя, как по моим жилам разливается жизнь. Будь я прозрачным, Влад мог бы увидеть, как я наполняюсь светом.
— Полегче тебе? — он, по всей видимости, уловил моё беспокойство.
— Полегче, — ответил я, оторвавшись через несколько секунд от горлышка. Это была правда — алкоголь вроде и не опьянил меня, но при этом он более-менее расставил всё по местам, словно кто-то смазал маслом расшатавшиеся нервы. То, что я нормально себя чувствовал — ну что ж, человеческий организм полон тайн, и неизвестно, какую реакцию он может выдать, если так долго и с таким упорством вливать в себя столько всякой дряни. Рано или поздно всё придёт на круги своя, и бодун обрушится на меня, брутальный и безжалостный, как ураган или каменная лавина, а вместе с ним вернётся и память. Но я ведь тоже не дурак, и к этому моменту я уже изрядно похмелюсь, чтобы встретить неизбежное во всеоружии. Эта мысль меня обрадовала.
Сверху раздались тяжёлые шаги, и на крыльце появился Гоша, бледный и задумчивый.
— А, привет, — с грустью бросил он, глядя мимо нас, — опять вы.
— А кого ещё ты хотел увидеть? — с задором ответил ему Влад.
— Да кого угодно, вы уже в печёнках у меня сидите.
— Не говори плохо про печёнки! — вскричал Влад, — Чего бы ты в них понимал!
Гоша потянулся и посмотрел вдаль.
— Сколько сейчас времени?
Я полез в карман за мобильником. Он был выключен, и включить его не удалось — разрядился, наверное.
— Влад, глянь в телефон.
— Это вряд ли. Разряжен давно, а зарядки, как обычно, ни у кого нет.
Гоша кивнул — по всей видимости, в знак того, что и с его трубой приключилась такая же история.
— Спускайся к нам, Гошан, — позвал его Влад.
— Да нахрена мне к вам. Пойду прогуляюсь, осмотрюсь.
— Слушай, — я старался говорить как можно более непринуждённо. — Может, ты мне ответишь, сколько дней мы уже здесь сидим?
— Не знаю, — Гоша говорил негромко и отрешённо. — Трудно сказать… Да здесь все время как один день, — добавил он, чуть подумав.
Его слова почему-то сразу вывели меня из нахлынувшего было благодушия. Я вновь хлебнул портвейна, потом ещё и ещё.
— Кстати, как там наш хозяин Сычёв?
— Дрыхнет в комнате. Ладно, пойду я, — Гоша, напоследок отказавшись от предложенной Владом бутылки, направился к калитке. Раздался звон щеколды, и наш товарищ скрылся за забором.
— Да, Сычёв изрядно запустил свой сад, — сказал Влад, оглядывая участок перед домом. — Один сорняк кругом.
Ближе к забору заросли достигали едва ли не человеческого роста. Я присел прямо на землю, примял траву вокруг, потом откинулся на спину. Влад повалился рядом. Я, насколько мог, запрокинул голову — мне хотелось видеть одно лишь небо. Однако как бы я не вертелся, в поле моего зрения всё время влезал кусок леса — неподвижной, непроницаемой чёрной массы, тянувшей во все стороны жадные узловатые конечности. Вокруг по-прежнему стояла полная тишина, словно низкое серое небо душило землю, лишало её голоса.
В моей голове по-прежнему происходило что-то непонятное. Я ещё пару раз приложился к бутылке, мне очень хотелось поскорее захмелеть. Однако алкоголь, несмотря на то, что вроде как-то успокаивал, почему-то совершенно не давал по мозгам. Я поспешил списать это на побочный эффект запоя, при котором валящая с ног доза в какой-то момент начинает расти. При этом у Влада с этим делом явно не было никаких проблем — он косел на глазах, его язык начинал заплетаться. Более того, он стал ржать намного реже и делать это как-то мрачнее. Тем не менее, общаться мне было больше не с кем, а молчать не хотелось ни секунды.
Разговор всё время выходил каким-то странным, мутноватым. Влад, казалось, сознательно старается поднимать именно те темы, на которые мне ну совсем не хотелось говорить — как будто он читал мои мысли. Он словно искал повод превратить обсуждение абсолютно, казалось бы, невинных вещей во что-то тягостное и тёмное.
— Как же охота курить, — например, говорил он. — Серафим с Олей ушли за сигаретами часа четыре назад, кажется… И вот где они, скажи на милость?
— Да где угодно. Мож ебутся в лесу.
— Столько времени? Да не смеши меня, — в противоположность своим словам, он пьяно загоготал. — А вот скажи мне, куда они пошли?
— Ну как куда. К станции, должно быть, — это казалось мне логичным.
— А где она, эта станция?, — и, не дожидаясь ответа, продолжил, — Вот именно. Ты не знаешь. Я не знаю. Так почему они-то должны это знать?
Или же:
— А вот знаешь почему, даже если бы тебя сейчас какой-нибудь добрый дядя предложил вернуть туда, куда тебе надо, ты бы не смог сказать, куда? Так это не потому, что ты много бухал и ни хера не помнишь, а потому, что возвращаться тебе на самом деле некуда.
— Слушай, хорош нести бред, — в конце концов, сказал я. — Нажрался — молодец, я-то тут причём?
Влад, однако, меня не слышал. Приподнявшись на локте, он продолжал вещать.
— Вот тут, — он обвёл рукой местность, — только мы и эта хрень. А всё остальное — это вот то самое «некуда» и есть.
— Романтик, — бросил я, вставая с земли. Мне не хотелось находиться на одном месте. В какой-то момент я уже почти решил бросить Влада и пойти шляться в одиночестве, чтобы осмотреть окрестности, убить время и хоть как-то привести мысли в порядок. Однако я очень быстро передумал, поняв, что совсем не хочу оставаться один, даже несмотря на то, что понимать этого пьяного идиота мне с каждой секундой становилось всё труднее.
— Надо валить отсюда. Вообще валить, с концами. Давай разбудим Сычёва и спросим, как дойти до станции. Вставай, — и я протянул руку развалившемуся в траве товарищу.
— Уверен? — глумливо ухмыльнулся он, нагло глядя на меня своими мутными зенками.
— Абсолютно.
— Ну давай попробуем, — ухмыльнулся он ещё шире, хватаясь за руку. Я едва сумел его удержать, так как встать нормально он уже не мог и просто всем своим весом потянул меня вниз. Секунд через десять, кряхтя и матерясь, он, наконец, оказался на ногах.
Я поднялся по ступенькам на крыльцо, Влад, пошатываясь, забрался вслед за мной. Сычёв спал в комнате слева, распластавшись на железной кровати прямо в ботинках и издавая оглушительный храп. Даже не начав будить нашего товарища и лишь бросив взгляд на его опухшую морду и следы засохшей слюны в бороде, я понял, что моя идея узнать у него дорогу вряд ли увенчается успехом. Так и вышло.
— Эй, чучело, просыпайся! — я начал трясти его за плечо. — Сычёв, хорош мозги ебать, вставай!
Секунд через тридцать он перестал храпеть и что-то промычал. Ещё через некоторое время попытался открыть глаза — именно попытался, так как поднять веки у него не получилось, несмотря на неподдельные усилия — он аж скривился, да только всё напрасно: как только ему удавалось хотя бы на секунду справиться с правым глазом, сразу же закрывался левый, и наоборот.
— Сычёв, нам надо валить, — почти прокричал я. — Просто скажи нам, как дойти до станции, и дальше дрыхни хоть до второго пришествия.
Он снова начал храпеть. Я схватил его за шиворот и резко рванул вверх, заставив его сесть. Как ни странно, это подействовало: в какой-то момент Сычёв открыл глаза и посмотрел на меня вполне осмысленно.
-Валить хотите?— чётко и внятно произнёс он. — Ну и валите тогда, в чём проблема.
Его зенки захлопнулись. Я вновь держал за шиворот храпящее нечто, и все мои попытки его оживить были напрасны. В отчаянии я швырнул Сычёва на кровать. У меня даже появилась мысль окатить его водой, но тут мой взгляд наткнулся на Влада, и я враз осёкся.
Всё это время Влад стоял, прислонившись спиной к дверному косяку, и очень внимательно за мной наблюдал. В какую-то секунду я даже подумал, что на самом деле он трезв как стекло, и просто потешается надо мной, однако, почти сразу понял, что это не так. Просто в его остекленевших глазах читалась настолько непоколебимая уверенность, что отхлынувшая было тревога начала вновь овладевать мной. Было ясно — он уже решил для себя некий вопрос огромной важности, и каждое моё действие лишь подтверждало какую-то его собственную, понятную лишь одному ему правоту.
Я сел на стоящий рядом стул. Здесь мне было уютнее, чем на улице — скорее всего, потому, что храп Сычёва хоть как-то нарушал царящую кругом жуткую тишину.
— Что дальше? — спросил Влад с явным любопытством. Он не злорадствовал — похоже, ему просто было интересно смотреть на то, как перед ним разворачивается некое знакомое и понятное действие. С таким же интересом опытный зритель досматривает до конца фильм, несмотря на то, что его дальнейший ход и финал понятен и предсказуем до самых мелких деталей.
— Пойдём в посёлок, поймаем кого-нибудь на улице. На крайняк постучимся в какой-нибудь дом. Кто-то же должен знать дорогу.
— Знать дорогу… — эхом повторил Влад, выходя вслед за мной из дома и спускаясь с крыльца.
Железная калитка, когда я её отворял, слегка лязгнула. Мне почему-то казалось, что здесь, на улице, ещё тише, чем на участке и в доме. Сразу за дорогой сплошной стеной стоял лес — и он именно что стоял — в самом прямом смысле этого слова. Любой лес всегда, вне зависимости от погоды и времени суток, полон звука, полон жизни — но этот пребывал в абсолютной, каменной неподвижности. Он нависал над улицей, над забором, над нами, и он не дышал.
Я невольно двинулся быстрее. Метров через пятьдесят обнаружился поворот налево, уводивший нас от леса и шедший вглубь посёлка. По обе стороны улицы располагались одинаковые небольшие участки, а на них стояли дома, которые, по-видимому, из-за низкой облачности, все казались серыми. Они были похожи на огромные черепа, в которых очень давно сгнили последние остатки мозгов — если они вообще когда-то там были. И, опять же, ни звука — только наши с Владом шаги. Мне буквально на каждом шагу приходилось уговаривать себя, что лишь похмелье после тяжкого многодневного запоя является причиной какого-то совершенно нового ощущения, которое охватывало меня всё сильнее — чувства, которая самая предательская и враждебная часть моего сознания обозначила как отсутствие.
— Ты пузырь в доме не забыл?
Влад, к счастью, не забыл. Портвейну, видимо, пришёл конец, и он взял бутылку водки. Я, стараясь скрыть предательскую дрожь в конечностях, приложился к горлышку, потом ещё и ещё. Жгучее, тошнотворное пойло входило в моё нутро, словно сладчайший на земле нектар.
Мне полегчало, хотя я и знал, что это ненадолго. По крайней мере, я не стал впадать в панику, когда улица, по которой мы шли, упёрлась прямо в лес. Потом мы двинулись направо, а потом назад, а потом ещё раз направо… Бутылка стремительно пустела, и я начал беспокоиться за Влада — вдруг он свалится с ног. Перспектива оказаться здесь в компании отключившегося товарища меня отнюдь не радовала. Но он, похоже, достиг определённого порога, переступить который уже не мог.
Мы достаточно быстро поняли, что посёлок, в котором мы находимся, очень маленький. По сути, он состоял из нескольких параллельных улиц примерно одинаковой длины. И все они рано или поздно приводили к лесу; по крайней мере, мы не нашли даже намёка на дорогу, которая могла бы нас отсюда вывести.
И ещё я понимал, что где-то рядом по этому лабиринту должен бродить Гоша. Может быть, он совсем рядом, на соседней улице.
— Гоша-а-а-а-а-а-н!!! — заорал я.
Тишина.
— Я устал, — подал голос Влад, — давай присядем.
Мы привалились к ближайшему забору — покосившейся дощатой изгороди, сквозь щели в которой виднелся очередной заросший сорняком участок, окружавший очередной дом.
— Здесь никого нет, — произнёс Влад, глядя мутным взором куда-то в пустоту.
Я заглянул за изгородь. Омерзительная сорная зелень вплотную прилегала к стенам дома, на которых виднелись остатки облупившейся краски. Там не было даже намёка на какую-нибудь дорожку или тропинку до крыльца, сорняк полностью завоевал весь участок. Окна дома были занавешены изнутри.
— Да, похоже, тут никто не живёт.
— Я не о том, — изрёк Влад, — Никого нет во всём посёлке.
Я боролся с этой мыслью, гнал её от себя.
— Это как? — тупо спросил я. — А что здесь, в таком случае, делает Сычёв? Это ж ведь его дача.
— С чего ты взял, что это его дача?
— Ну как же… Это же не твоя дача, и не моя, а остальные дороги не знают, ты же сам говорил… У кого ещё есть дача в Подмосковье?
— С чего ты взял, что это Подмосковье?
— Ты что, хочешь сказать, что мы в соседнюю область уехали?
Влад допил остатки, швырнул пустую бутылку через забор и начал бредить. По крайней мере, я оценил это как бред, ибо сказанное не укладывалось у меня в голове, несмотря на то, что поначалу я искренне старался его понять. Из его слов я почти ничего не запомнил — лишь некоторые моменты, суть которых показалось мне особенно извращённой. В любой другой ситуации я бы просто решил, что пьяного мудака несёт, причем с каждой секундой его несёт всё дальше и быстрее. Однако, были две вещи, которые придавали его словам неожиданный и устрашающий вес — это абсолютная уверенность, с которой он их выговаривал и то, что я, как ни старался, не смог оспорить из сказанного ровным счётом ничего.
По мысли Влада, выходило так, что выбраться отсюда невозможно, да и не нужно, потому что окружавший посёлок лес — это что-то сравни полному тупику, из которого нет выхода. Влад был уверен, что Гоша пошёл в лес и там сгинул, то же самое ранее произошло с Серафимом и Олей.
— Может, оттуда и можно вернуться, — разглагольствовал мой товарищ. — Но это будет что-то совсем дурное. Прикинь, вот сейчас пойдём мы, сядем с Сычёвым, ещё один пузырь откроем. Потом возвращается Гоша, находит сычёвский дом, заходит туда, а там никого нет, и как будто никогда и не было.
В эту секунда часть моего рассудка попыталась убедить меня в том, что всё происходящее — это просто гигантский розыгрыш, и Влад меня надул. Но что-то внутри меня, что я ещё не осознал в полной мере, противилось этому. Я тщетно пытался найти в лице Влада хоть какие-то признаки того, что внутри себя он ржёт надо мной, продумывая следующий ход. Но он, казалось, был предельно серьёзен — насколько может быть серьёзен совершенно пьяный человек, несущий откровенную параноидальную ахинею.
В конце концов, я решил, что с меня хватит.
— Заткнись, — бросил я, когда он озвучивал очередной идиотский пассаж про «безвременье». — Сейчас я войду в первый попавшийся дом, и будь что будет, мне похуй.
— Попробуй.
Я перебежал через улицу, от души приложившись ногой к калитке дома напротив. Низенький штакетник настолько обветшал, что несколько досок сразу переломились пополам, калитка распахнулась настежь. Подбежав к дому, я начал заглядывать во все окна подряд, но увидеть то, что находилось внутри, мне мешали занавески. Я начал ломиться в дверь, колотя в неё сначала ногой, потом плечом, но она не поддавалась. Тогда я вернулся к калитке, схватил кусок отломанной штакетины и ударил им в стекло. Осколки со звоном полетели внутрь комнаты. Аккуратно, стараясь не порезаться, я открыл раму и, перевесившись через подоконник по пояс, заглянул вовнутрь.
Там стояла железная кровать, на ней лежал старый выцветший матрас. У двери располагался шкаф, в котором обнаружилась пара каких-то тряпок. Я обшарил весь дом, даже на второй этаж поднялся. Ничего кроме тряпья, пустых кроватей и шкафов здесь не было. Найдя ещё одну деревяшку, я одно за одним перебил в доме все стёкла.
Влад ждал меня внизу.
— Слушай, — сказал я, — если уж так получилось, давай спалим здесь всё к ёбаной матери, а? У тебя есть спички?
Он пожал плечами и протянул мне коробок.
Решив, что здесь я уже изрядно похозяйничал, я вознамерился для начала сжечь одноэтажную халупу, стоявшую на соседнем участке, располагавшемся слева по диагонали. Легко справившись с забором — как и ожидалось, он насквозь прогнил, я подобрался к дому и разбил окно. План мой был прост: внутри наверняка находилось много высохших деревяшек, которые можно было запалить вместе с занавесками. Я забрался в дом и уже приготовился собрать костёр, как вдруг в глаза мне бросилось нечто, разом заставившее обо всём забыть.
Сквозь дверной проём, ведущий в соседнюю комнату, я увидел ещё одно окно. Из него была видна улица, и она уходила прямо в лес — не заканчивалась им, а шла дальше.
Я выпрыгнул из разбитого окна как ошпаренный.
— Там дорога, Влад! — я махнул рукой в только что открытом направлении, — мы выберемся!
Влад явно не разделял моего энтузиазма. Наоборот, казалось, с каждой секундой он всё больше мрачнел.
— Вован, в лес соваться нельзя. Там всё ускорится в разы.
— Что ускорится?
— Беспамятство. Я, например, уже почти не помню не только наших отваливших друзей, но и себя-то толком не помню.
Я почувствовал, как та жуть, которую я с самого утра усиленно вытеснял на периферию сознания, накапливает критическую массу, грозя прорвать столь тщательно выстроенную мной плотину и затопить собой всё. Меня прошиб холодный пот. Действительно, там, где в моей памяти должны были быть Серафим и Оля, виднелись лишь какие-то невнятные контуры. Я понимал, что эти люди были со мной как-то связаны, и, скорее всего, очень тесно, но я, хоть убей, не мог вспомнить их лица. Мало того, из моей головы стремительно убегал виденный совсем недавно Гоша — словно кто-то засветил старую фотоплёнку, и теперь изображение на ней попросту растворялось, сливаясь с белым фоном.
— Это всегда именно так и происходит, — абсолютно безучастно произнёс Влад. — Мы просто теряем память о себе. И когда мы забываем себя, теряет значение и всё остальное.
Я подумал было, не убежать ли мне от него, и сразу понял, что не смогу. Я всегда знал, что трезвый и пьяный никогда не поймут друг друга, и что подобное общение лучше вообще не начинать. Но ни одна сила в мире не заставила бы меня сейчас расстаться с Владом, я отдал бы что угодно, я бы продал родную мать, я бы совершил любое преступление, лишь бы он был рядом. Ибо сейчас лишь его присутствие удерживало меня от потери рассудка. Похмельный бред, всё это похмельный бред.
-Пойдём, — бросил я.
— Как знаешь, — как-то очень тихо протянул Влад.
Мы просто пойдём по этой дороге, решил я. Она ведь должна куда-то привести — возможно, именно туда, где станет ясно, что Влад меня разыграл, или что кто-то подсыпал нам в водку какую-то хрень, вызывающую амнезию, или что мы оба схватили белку. За нашими спинами остался последний забор — изрядно проржавевшая рабица с множеством дыр. Ни одна ветка не дёрнулась, когда мы вошли под сень леса, ни одно дерево не скрипнуло. В тени плотно стоящих елей я не чувствовал запаха хвои, от массивных дубовых стволов вместо тепла шёл холод. Дорога была широкой, но кроны деревьев сомкнулись над ней так, что я практически не мог разглядеть серое небо вверху. И тишина. С моей головой, видимо, действительно что-то было не так — мне начало казаться, что я не слышу звука собственных шагов. Я даже закашлялся, чтобы убедиться, что не оглох.
Я шёл очень быстро, почти бежал. Влад, несмотря на своё состояние, фактически не отставал от меня. С каждым нашим шагом здесь становилось всё холоднее, темнота сгущалась. В моём мозгу происходило что-то странное — я вдруг чётко осознал, что Влад сказал мне чистую правду, и то, что мы делаем, сродни бегу на месте. Всё вокруг молчало, но внутри меня бушевал ураган, я ни на чём не мог сосредоточиться. Мысли вспыхивали и почти тут же гасли, как отлетающие от костра искры. Бежать вперёд, просто бежать вперёд.
Кровь шумела в ушах, и вместе с толчками пульса приходило прозрение. Влад был прав — бороться с неизбежным можно, но бессмысленно. Я уже знал, что ждёт нас впереди — совсем скоро, буквально через двести метров. Там уже маячил забор — слишком знакомый, чтобы его можно было с чем-то спутать. Ржавая рабица со множеством дыр.
Я развернулся, схватил Влада за рукав и резко дёрнул на себя. Ни одна сила в мире не заставит меня попасть туда этим путём. Влад понял моё намерение сразу, мы побежали назад — навстречу тому, что играло нами столь долго.
Страх и отчаяние рвали мой разум на части. Мозг работал вхолостую, ища хоть какую-то зацепку, чтобы не свалиться в чёрную яму безумия, и, наконец, нашёл. Сычёв! Его-то я хорошо помнил. Он до сих пор валяется там — пьяная харя, он там, валяется, храпит и пускает слюни. Я преодолею этот путь назло всему, чтобы взглянуть в его красные глаза, чтобы на этот раз гарантированно его разбудить, обнять, прижать к себе эту пьяную сволочь! Как он тогда сказал? «Хотите валить — валите»? Только бы он никуда не ушёл, только бы с ним не случилось так, как с Гошей, который пошёл в лес, потом вернулся — а нас уже нет…
Влад отстал от меня, я слышал, как он что-то кричал сзади. Я ворвался на участок, взлетел по деревянной лестнице вверх, вбежал в комнату.
Он по-прежнему лежал там, только на этот раз тихо. Лица его я не видел, оно упёрлось в подушку. Рука безвольно свисала вниз, затылок был как-то странно вывернут, так, что голова находилась фактически в вертикальном положении. Я шагнул к нему, но вдруг остановился.
Я как раз выходил из комнаты, когда в дом вбежал Влад. Он прошёл мимо меня к кровати, я слышал, как он там возится, пытается что-то сделать.
— Вован, — позвал он меня, — Вован, он, похоже, это…
— Заткнись, — бросил я, выходя из дома.
На крыльце я прислонился спиной к дверному косяку и просто сполз по нему вниз. Буря в моей душе смолкала, уступая место каменному, сонному равнодушию. Я, как мог, боролся с ним, но оно всё явственней меня одолевало. Начинало темнеть. Похоже, всё близилось к завершению.
— Что дальше? — спросил появившийся на крыльце Влад. — Тут есть ещё один пузырь.
— Вот и прекрасно, — устало проговорил я. — Сядем в доме и будем пить.
-А с ним что делать? — он кивнул головой в сторону комнаты, в которой мы оставили Сычёва.
— Уже ничего. Похуй, — произнёс я, вставая.
Темнело здесь странно — не так, как обычно, когда сумерки наступают медленно, заполняя собой всё, а по-другому, словно все вещи вокруг начали излучать и распространять тяжёлое чёрное свечение. Казалось, даже воздух почернел.
— И всё-таки, почему так выходит? — спросил я. Ведь надо было начать разговор хоть с чего-то. — Почему ты всё понял раньше меня? Почему остальные остались в лесу, а мы смогли вернуться? Почему здесь есть водка? Почему ты пьянеешь, а я нет? Почему мы, в конце концов, вообще дышим, чувствуем, пьём, ссым?
В ответ Влад захохотал так, что я вздрогнул. Он ржал, как обкуренный, от его гогота, казалось, дрожал весь дом. Он ржал долго, невозможно долго, так долго, что я даже начал побаиваться, не поехал ли он мозгами. Этот смех явно сжирал остатки его сил.
— Почему? — переспросил он, явно сдерживаясь, чтобы не начать гоготать вновь. — Почему? Да потому, что это шутка, Вован. Просто чья-то дебильная шутка.
Мы вошли в дом.
— Может, соорудим какой-нибудь огонь? — предложил я, — дай спички.
Влад похлопал себя по карманам.
— Нету. Наверное, ты забыл их, когда хотел сжечь тот дом.
Я смутно помнил, что я вроде как действительно хотел что-то такое сделать. Память уходила, как кровь вытекает из перерезанных вен.
В наступающей темноте Влад отыскал на столе две рюмки и наполнил их. Я попытался хоть как-то собраться с духом.
— Главное, сидеть тут вместе, никуда не выходить, и не терять друг друга из виду. И будь что будет.
Он кивнул. Мы выпили. Разговор не клеился, каждый думал о чём-то своём. Террасу, на которой мы сидели, с каждой секундой всё плотнее окутывал мрак. Темнело снаружи, темно становилось и внутри. Я всё время пытался отыскать в себе нечто человеческое, то самое, что всегда делало меня мной. Но его становилось всё меньше, оно расплывалось, как исходит воском свечной огарок. Мысли уходили от меня, я уже почти ничего не помнил. Скоро, наверное, забуду, как двигаться и дышать. Я вдруг поймал себя на том, что начал привыкать к тишине.
Время от времени Влад наполнял рюмки, и мы выпивали. Я уже едва различал его силуэт во тьме. На меня наваливалась какая-то одурь, сродни сну наяву. Я знал, что лес уже преодолел забор, деревья постепенно занимают участок и бесшумно подступают к дому. Темно, как же здесь темно.
Заскрипела дверь. Я поднял голову. В дверном проёме маячила фигура Влада. На какое-то ко мне словно вернулось что-то, я вскочил, в один прыжок преодолел террасу.
— Куда?
— Хочу пройтись, — пробормотал Влад, пытаясь выйти на крыльцо.
— Куда, блядь???
— Я хочу прогуляться по ночному лесу, — упрямо проговорил он, отталкивая меня.
Я схватил его за плечи, рванул назад. Он попытался меня отпихнуть, началась борьба. Мне хотелось опрокинуть его на пол, и бить, бить до крови, херачить башкой об доски, но в результате я убрал руки и отступил. Слёзы душили меня, я едва сдерживался, чтобы не зареветь во весь голос. Влад, однако, ничего не замечал — кругом царила темнота, а он был пьян в дымину. Какое-то время я слышал его спотыкающиеся шаги и угрюмое бормотание, потом всё стихло.
Я закрыл дверь и почти на ощупь дошёл до комнаты Сычёва. В наступившей темноте я уже не различал его силуэта на кровати. Выйдя из комнаты, я добрёл до стоявшего на террасе дивана и лёг на спину, подложив под голову правую руку.
Какая глупость. Какая бессмысленная херотень. Сколько раз я себе это представлял — но чтобы это выглядело так глупо…
Потом меня перестали занимать дурацкие вопросы. Кому понадобился этот идиотский спектакль, как сюда попал я и все остальные — может быть, где-то началась война или эпидемия, может быть, джип, в который забились шесть пьяных людей, не слишком удачно вписался в поворот, или, может быть, все они с самого начала были всего-навсего моим сном — да какая теперь-то разница? Линия прошлого исчезла, свернулась в точку, и эта точка превратилась в ноль.
Мне всё сильнее хотелось спать. Оставался ещё страх, ведь я понятия не имел, что будет дальше и где мне предстоит проснуться — хотя это слово мало подходило к тому, что меня ждало. Лес уже вплотную окружал дом, напирая на стены массой своих стволов, покрывая крышу кронами, оплетая корнями фундамент. Окружающее меня пространство стремительно сжималось, превращаясь в наглухо забитый деревянный ящик. Снаружи не было ничего, кроме сплошного дерева со всех сторон — километров дерева, вечности дерева. Я закрыл глаза и прекратил сопротивление, падая в сон, чёрный, как дёготь, глубокий и холодный, как океан без дна.
Владимир Зотов.