Хаомаварга- сообщество трёх -

Введение

Молитвы Ироду вознесши из камлани,
Как правоверный собиратель мзды,
Я — громкий голос всей честной компаньи
Детей безумной Утренней Звезды.

Патриаршие пруды

У Люцифера есть московская прописка.
У нас гостит он редко — путь неблизкий.
Квартира — все удобства: блеск окон,
Паркет, обои, холл, сберкнижка, телефон…
Он любит лишь особенное время:
Не летом, в пире солнца и сирени,
Не в фимиамах от асфальта по жаре…
Он любит появляться в ноябре.
В кораллах снежных порослей — фантазий,
В архипелагах слякоти и грязи
Находит он забвения мотив.

Метелью вспять весну поворотив,
В орнаментах рекламных наговоров,
В ночном калейдоскопе светофоров
Он ловит стон затравленных симфоний,
И образа окон на сером фоне
Рисует мелом по кирпичной плоти.
В петлю аллей, в колодцы подворотен,
Он, словно хищник, тишину загнал.
Разлукою трепещущий вокзал,
Ночных притонов бархатное царство,
Прожилки улиц и мостов коварство,
Где дна бетонный бог вершит расправу,
Не любит — лишь покой ему по нраву,
Нетрезвый хор вороньих голосов
И крыш стальных надгробия домов.

Под вечер, когда мир уж на день старше,
Он выйдет побродить по Патриаршим.
Хмельное размалёванное небо,
Бездонный пруд накрыт хрустальным плевом,
В жемчужной заводи поникших фонарей
Деревья как цари среди царей,
И звёзды молчаливой укоризной…

Он улыбнётся, кашлянет капризно,
Присев, закурит, приподнимет ворот…

Хозяин Тьмы так любит этот город!
Сквозь зиму проложить он был бы рад
Прямую автостраду “Москва — Ад”

ВЕЧЕР, ТРИ АНГЕЛА И БРЕД

Серебрянные листья облаков,
Подкрашенные сладким соком вишни,
Как пот ребёнка в саване оков,
Как смех того, кто слишком громко вышел,
Как терпкий вкус бессовестных сосков.

Твой первый ангел — зеркало в росе,
Для каждой ласки — ласка отраженья.
Второй зарёю заплетён в косе
Змеёй ручья. В бриллиантах пробужденья
На отзвук ночи бережно присел.

Невинный взгляд — как капли торжества.
Здесь третий ангел — тень иерофанта.
Вскользь вздохи Оберона в ночь родства,
И струны золотых теней Леванта,
И звёзды — великаны: Раз и Два.

Ты в серебре, прикованный стрелец.
Ты в небесах, что с крышей дома вровень,
Ты в очищении, ты где-то, где конец,
Густые пряди золотистой крови
И твой несуществующий отец.

НОКТЮРН

Оберни неверный разум
Белым саваном перины,
Урони усталые глаза.
На клинок финальной фразы
Смрадной горечью калины
Выпадает красная роса.

Вырви мозг вороньим камнем,
Брось его в пучину дрёмы,
Пусть скользит под пенье мотылька.
Заколотишь веки — ставни
В окнах брошенного дома,
Дрогнет птицей в темноте рука.

Путь в ночи укажут вены,
Простынёю пот вбирая,
Языком лелея блеск ногтей,
Опьянив мученьем члены,
Ты глотаешь гроздья рая,
Едкие, как лязг больных костей.

ИНКУБ

Когда Солнце властною рукой
Спрячет день, как похоть прячет роза,
Оставляя мир с его тоской
В лабиринтах сонного невроза,

Когда звёзды сыпью на губах
Разорвут нутро ночного неба,
Мысли, словно черви во гробах
Вновь коснуться трепетного чрева.

В мантии пылающей Луны,
На коне, что соткан из тумана,
В наши души, запуская сны,
Как гадюк в дымящиеся раны,

Влажной тенью на твоих висках
Он пришёл царить на троне сердца,
Воскрешать в забытых тайниках
Страхи, что острей, чем когти стерха.

Яркие болотные цветы,
Жадные, как тело Аполлона,
Воющие дети пустоты
Зацветут внутри больного лона.

Выпуская злобные ростки,
Серые герои в мёртвой драме,
Корни, как вампиры-пауки,
Из души высасывают пламя.

В адском смехе корчится листва,
Лепестки оборотились в лица.
В каждом – он, исполнен торжества,
Хочет всласть твоим теплом упиться.

Скользкими изгибами плетей
Шествует внутри паучий холод.
Вязкая, седая канитель,
На лицо опустит плотный полог.

Под дрожащим веком – смрад и мгла.
В страхе кровь отхлынула от кожи,
Пальцы вяжет липкая игла,
Лишь стонать во сне ещё ты можешь.

Утром – стыд и горечь, как свинец,
Упадут на бархатную шею.
И молитва – лишь бы не конец,
Лишь бы ночью было побольнее ЧИНГИСХАН

Содрогнётся всё – люди, леса, болота,
Даже звёзды умоются лошадиным потом,
Небо жаром священным землю кропит,
Вся вселенная вбита в границы степи,
И вопьются в аорты страхи лихие,
И напьются жизни сабли кривые.
В каждой стреле – рожденье нового солнца,
Мы переворачиваем нить горизонта,
И земля, тканью резаных тел обогрета,
Воздвигнет границы для трёх сторон света.
Север, Запад и Юг зарыты в чёрный песок,
Во всём мире живёт лишь только Восток,
И, видимо, я. Мы вместе горим,
Окутаны пеной нездешней зари
В пожаре сердец извиваемся в вальсе
И я ловлю сны в силки скрюченных пальцев.
Позвоночник колышется, будто тростник,
Я кричу – моя плоть обратилась в крик!
Губы сами ткут ноты из капель вина,
Я кричу – в унисон в небе воет Луна!
Я зову его из глубин своей крови,
Я зову – вся жизнь в одном имени, в слове
Чингисхан! Над Землёю и Солнцем царит.
В моих венах пылает стук тысяч копыт!
Из истлевшего костяного крошева,
Из раскосо-лошадиного прошлого
Он пришёл окружить всё живое ночами.
С ним вся тьма. И двое стоят за плечами.
За левым – любовь, как потасканный сон
С мутным взором. За правым–кто-то с косой.

Чингисхан! Под штандартом монгольских героев
Я – твой меч. В моём сердце – империя крови.

НОЧЬ ВЕЗДЕ

Ночь везде. И я придавлен
К алтарю воспоминаний.
Звёздный свет слегка отравлен
Пеленой кровавых маний,

Каждый звук, во тьме летящий,
Каждый шелест, хрип неверный,
Оседает леденящей
Паутиной в сгустке нервов.

Каменно – незрячим глазом,
Плачем сотен мёртвых скрипок,
Ночь манит мой бледный разум
В царство шорохов и скрипов.

Я как лес. Теряю кожу,
Вместе с ним дышу смолою,
Очарован, приворожен
Синеокою луною.

Обернувшись влажной шалью,
Мы пускаем в бездну корни,
И медовою печалью
Нас из рук Геката кормит.

Пригубив змеиной влаги,
Прорастаю я цветами
Там, где гиблые овраги
И вороны над крестами.

Ночь пульсирует и страждет,
Простирая крылья в зове.
Воздух вновь томится жаждой
Мягкой, бархатистой крови.

Вдруг всё замерло. Здесь гости!
Как небесная комета,
Золотистый как колосья,
К нам летит кусочек света.

Светлоликий небожитель,
Ангел, что стремиться к богу.
Он летит в свою обитель.
Он избрал не ту дорогу!

Чистый, как пред аналоем,
Вестник божьего веления,
Но бездушною стеною
Перед ним встают видения.

Околдован лунной лаской,
Пьяный жаркою листвою,
Он внимает сонму красок
Перед звёздным водопоем,

И в сплетенье ароматов
Небожитель погрузился…
Но тугой аркан Гекаты
На него вдруг опустился.

Жуткий крик упал на ветви.
Мы дрожим от сладострастья!
Травы стали ему клеткой,
Корни рвут его на части!

Плоть нежна, как крылья лета,
Кровь ярка, как сны младенца,
До загробной мглы рассвета
Мы пируем его сердцем!

В корчах чувственной камлани
Мысли вьются как верёвки…
Я – земля. Своим желаньем
Обнимаю ночь – чертовку.

ВЕСНА

Под старый, драный саван снов
Она вползла и растеклась,
Нашла под фонарями кров,
Из лужи нахлебалась всласть,

Наутро, с тяжкой головой,
Она завыла мрачный псалм,
И звук, взлетев над мостовой,
Дал пищу всем бездомным псам,

Он напоил всех кошек вдрызг,
На крыше свёл с ума всех птиц,
В подвале легионы крыс
Заставил в страхе падать ниц.

И серый кардинал — проспект
Пригрелся венами ручьёв,
Шальных витрин пьянящий спектр —
— Триптих ему на житиё.

Любовью плавились дворы,
Взрывались жемчугом дома
И крыш железные ковры
Лизал глумливый аромат.

А я лежал. Тёр носом пол,
Вливал в простор табачный дым,
Снег, горечь, пошлости укол
Под потолком сгорали с ним.

Закат на кафеле алел.
Вплетая в лужи акварель,
Топя в них звёзды, я жалел,
Что вспять не повернуть апрель.